Барбаросса. Тотальное сопротивление

08.02.2017 17:23

«…когда Гитлеру стало известно о вторжении германских войск в Смоленск, он воскликнул: “Можно считать, что Россия на коленях! Падение Москвы — дело дней…”» [1] (с. 208).

И вот какие первоочередные задачи он представил своему генералитету на совещании в ставке:

«Теперь является важным, чтобы мы не раскрыли своих целеустановок перед всем миром… Мы должны поступать точно таким образом, как в случае с Норвегией, Данией, Голландией, Бельгией… Все необходимые меры — расстрелы, выселение и прочее — мы осуществляем и будем осуществлять…

В основном дело сводится к тому, чтобы освоить огромный пирог, с тем чтобы мы, во-первых, овладели им, во-вторых, управляли и, в-третьих, эксплуатировали…

Гигантское пространство, естественно, должно быть как можно скорее усмирено. Лучше всего это можно достигнуть путем расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд» [1] (с. 228–229).

Но пирог был еще вовсе не проглочен. Битва за Смоленск только начиналась.

Не удалось немцам организовать скорейшего наступления на Москву и с Ельнинского выступа, где с помощью большого скопления войск ими была произведена попытка удержать эту стратегически выгодную позицию до подхода подкреплений из Германии. Гудериан сетует на тяжелую обстановку сложившуюся в этом районе для германских войск, пытавшихся сохранить за собой этот очень важный в стратегическом отношении плацдарм:

«Оборона этой дуги была связана с большими потерями. Подвоз боеприпасов был недостаточен для ведения позиционной войны…» [2] (с. 168).

И вот чем закончилось это ожесточенное сражение, где уцелевшим немцам все же удалось пока улизнуть, избежав пленения:

«Пользуясь наступившей темнотой и тем, что горловина была еще не закрыта, остатки войск противника отступили из района Ельни, оставив на поле боя множество убитых, раненых и большое количество разбитых танков и тяжелого оружия. Всего за период боев в районе Ельни было разгромлено до пяти дивизий, противник потерял убитыми и ранеными 45–47 тысяч человек. Врагу дорого обошлось стремление удержать Ельнинский выступ» [3] (с. 333).

Но и сам Смоленск сильно подкосил возможности скорейшего продвижения вперед германских армий:

«…усилившееся сопротивление на московском направлении не благоприятствовало проведению наступления на Москву имеющимися силами. Смоленское сражение заставило немецкое верховное командование сменить стратегию “Барбароссы” и повернуться в сторону флангов. Это стало первым шагом на пути к крушению “блицкрига”» [6] (с. 216).

И лишь невероятными усилиями и жертвами Германия продолжила заглохшее было наступление. Но срок был упущен, а потому участники вражеской коалиции, Турция и Япония, отложили время нападения на Россию до следующего лета.

Подобную же функцию выполняла и оборона Киева. Ведь его также требовалось удерживать как можно дольше. Потому пришлось пойти на такие жертвы, над которыми теперь злорадствуют фальсификаторы.

Однако и там немцы за свой временный успех заплатили слишком дорого, чтобы можно было рассуждать о каком-то и намеке на схожесть с примененной ими во Франции стратегии танковых клиньев с последующим окружением и пленением противника. Здесь, в России, все было совсем по-другому. Окружение наших частей вовсе не означало их обязательного пленения: русские в плен не сдавались. Миллионы же пленных, что оказались на языке у Солженицина, введенного в заблуждение западной пропагандой, немцы имели лишь в своем больном воображении: исключительно из отчетов, составленных доктором Геббельсом — большим специалистом по части изобретения побед «на ровном месте».

Однако же Гальдер, начальник генерального штаба сухопутных войск Германии, в противовес фабрикуемой Геббельсом шумихе, в своем дневнике записал:

«26 июня 1941 года, 5-й день войны.

Вечерние итоговые сводки за 25.6 и утренние сводки 26.6 сообщают:

Группа армий “Юг” медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери…» [3] (с. 342).

«…28 июня: “На всех участках фронта характерно небольшое число пленных” (Гальдер Ф. Военный дневник, т. 3, кн. 1)» [5] (с. 67).

«29 июня 1941 года (воскресенье), 8-й день войны.

…Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека…» [3] (с. 342).

«Несмотря на то что мы продвигаемся на значительные расстояния… — писал капитан 18-й танковой дивизии, — нет того чувства, что мы вступили в побежденную страну, которое мы испытывали во Франции. Вместо этого — сопротивление, каким бы безнадежным оно ни было. Отдельное орудие, группа людей с винтовками… человек, выскочивший из избы на обочину дороги с двумя гранатами в руках…» [5] (с. 67).

То есть никаких сведений не только о массово сдающихся, но и вообще о сдающихся в плен русских солдатах в сводках германского командования начального периода войны не отмечалось. Именно по этой причине еще через две недели, за 11 июля 1941 г., в дневнике Гальдера, читаем запись:

«…Командование противника действует энергично и умело. Противник сражается ожесточенно и фанатически…» [3] (с. 344).

Но и не только тайные записочки руководителей вторжения свидетельствуют о полной безпочвенности версии о миллионах мифических пленных, якобы легко взятых Гитлером в первые недели войны.

«Штаб группы армий “Центр” доносил 29 июня главному командующему сухопутных войск: “Завершение уничтожающих боев на Востоке будет характерно отличаться от боев на Западе. Если на Западе и в польской кампании окруженные силы противника с окончанием боев в основном почти добровольно сдавались в плен на 100%, здесь это будет происходить совершенно иначе. Очень большой процент русских укрылся в больших, частично не прочесанных районах, в лесах, на полях, в болотах и т.д. При этом целые батальоны с оружием являются небезопасными в таких районах… Причина этого кроется в том, что русские в основном уклоняются от плена”» [4] (с. 278).

Но даже германская пропагандистская пресса тех времен, явное упущение Геббельса, периодически «прокалывается» на эту же тему:

«Уже 29 июня в “Фелькишер беобахтер” появилась статья, в которой указывалось:

“Русский солдат превосходит нашего противника на Западе своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм заставляют его держаться до тех пор, пока он не убит в окопе или не падает мертвым в рукопашной схватке”.

6 июля в подобной же статье во “Франкфуртер цайтунг” указывалось, что “психологический паралич, который обычно следовал за молниеносными германскими прорывами на Западе, не наблюдается в такой степени на Востоке, что в большинстве случаев противник не только не теряет способности к действию, но, в свою очередь пытается охватить германские клещи”.

Это было новым в тактике и способах ведения войны, а для немцев — неожиданным и психологически неприятным сюрпризом.

По словам автора статьи, “германский солдат встретил противника, который… блицнаступлению немцев противопоставил тотальное сопротивление” [3] (с. 345–346).

Так что сами немцы и свидетельствуют, что не было в действиях наших войск никакой паники, на что надеялись при внезапном нападении. Но, вопреки ожидаемому, жесткая и организованная оборона, переходящая в губительные для врага контратаки:

«…там, где наши войска не просто оборонялись, а при первой возможности днем и ночью контратаковали противника, они почти всегда имели успех, особенно ночью. В ночных условиях немцы действовали крайне неуверенно…» [3] (с. 347).

А ночные атаки наиболее опасны были именно для бронетанковых войск врага, что особо важно. Ведь ночью танки против атакующей пехоты становятся беззащитны.

«После первых радужных успехов натиск вермахта начал слабеть и темпы наступления замедлились» [5] (с. 73).

Гальдер в своем дневнике по этому поводу очень сокрушается:

«Танковые соединения понесли значительные потери в личном составе и материальной части» [3] (с. 344).

Но самое главное даже не в этом:

«Войска устали…» (там же).

Не рановато ли?! Ведь ко дню признания начальником генерального штаба сухопутных войск Германии полного провала блицкрига не закончилась еще и третья неделя войны!

Так что не они нас, как теперь выясняется, но мы их брали измором — не давали покоя ни днем, ни ночью.

Но и сама система германского управления частями оказалась не на высоте. Маршал Жуков отмечает:

«Из опроса пленных стало очевидным, что немецкое командование и войска действуют сугубо по шаблону, без творческой инициативы, лишь слепо выполняя приказ. Поэтому как только менялась обстановка, немцы терялись, проявляли себя крайне пассивно, ожидая приказа высшего начальника, который в создавшейся боевой обстановке не всегда мог быть своевременно получен» [3] (с. 347).

И если с поляками немцам можно было воевать и при таких рутинных способах руководства, то война в России, где творческая инициатива была присуща не только командованию, но и каждому отдельно взятому русскому солдату, такая стратегия терпела полный крах.

«В районе Могилева бóльшая часть соединений 13-й армии оказалась в окружении. Тем не менее, русские продолжали сражаться с неукротимым героизмом, который вызывал восхищение даже у Гальдера, и их “дикое упорство”, на которое он будет часто сетовать в своем дневнике, постепенно подтачивало вооруженную мощь вермахта.

Накал боевых событий, тяжело сказавшийся на немецких войсках и материальной части, резко отличался от “маневров с боевыми патронами” летом 1940 года на Западном фронте» [5] (с. 78).

И нигде не встречаемая немцами до вступления на нашу землю стойкость выбивала у врага дивизию за дивизией:

«Из дневника Гальдера видно, что немецкие войска в первые же недели боев на советско-германском фронте понесли большие потери. Вот несколько примеров:

20 июля 1941 года генштаб сухопутных войск доложил своему верховному руководству: “…Боевой состав танковых соединений: 16-я танковая дивизия имеет менее 40% штатного состава, 11-я танковая дивизия — около 40%, состояние 13-й и 14-й танковых дивизий несколько лучше”. Далее идет перечисление состояния войск в таком же виде» [3] (с. 345).

В этот же день Гальдер в своем дневнике записывает свои соображения об умонастроениях в высших эшелонах власти, которые вызвали вышеприведенные слишком впечатляющие цифры небывалого разгрома, постигшего немецкие войска лишь в самый начальный период вторжения — на границах:

«…все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главкома» [3] (с. 344).

То есть Гитлера: не рассчитывал он, что в первые же недели своей агрессии получит от нации, объявленной в том числе и нашей доморощенной демократической пропагандой Обломовыми и Бальзаминовыми, такую вот преизрядную «пилюлю».

23 июля Гальдер просит своим потрепанным механизированным корпусам дать передышку:

«…механизированные соединения группы армий “Центр”, которым фюрер поставил задачи, нуждаются в 10–14 дневной передышке, чтобы восстановить свою боеспособность» [5] (с. 78).

И, что понятно из записи Гальдера от 20 июля, на 60% пополнить свои ударные подразделения живой силой и техникой.

И это вполне понятно, ведь только еще:

«…за первые два месяца войны в СССР сухопутные войска вермахта потеряли около 400 тысяч…» [3] (с. 346).

Чуть позже:

«…к концу летне-осенней кампании… без малого 800…» [3] (с. 346).

Так что темпы по загрузке наших лесных угодий гниющими трупами непрошенных пришельцев впечатляли и настораживали: наступать становилось все более некем. А потому уже 30 июля, когда это их утомление достигло наивысшего своего напряжения, грозя превратиться во всеобщее паническое бегство, Гальдеру приходится констатировать следующую директиву своего патрона:

«…верховным главнокомандованием принято новое решение… “…на центральном участке фронта следует перейти к обороне”» [3] (с. 344).

Так что, сломав зубы при попытке сходу взять Москву, Гитлеру приходится перенацелить острие своего удара. На этот раз он пробует сходу ворваться в нашу Северную столицу. И вот какие пожелания, по части дальнейшей судьбы этого города, роятся в этот момент в его возбужденном мозгу:

«“наглухо захлопнуть Ленинград, затем ослабить его террором (то есть бомбежками с воздуха, артобстрелом) и голодом. Весной мы оккупируем город… и сровняем Ленинград с землей с помощью взрывчатки”.

Йодль, непосредственный начальник Вальримонта, утвердил эту служебную записку, заметив, что она “морально оправдана”» [5] (с. 87).

Однако ж уничтожения этого города лишь в бредовом воображении главковерха вторгшейся к нам этой кровожадной орды было все же еще не слишком достаточно, чтобы это преступление стало реальностью:

«Русским не хватало артиллерии и многих других видов оружия, которые не производились в самом Ленинграде. Но они широко использовали минометы, а в приморских районах по немецким тылам и батареям вели огонь тяжелые орудия кораблей Балтийского флота. На поле боя в одиночку и парами действовали тяжелые танки КВ, которыми часто управляли водители и механики Кировского завода, по-прежнему выпускавшего около четырех танков в день. В этих упорных, подчас рукопашных боях русские качества — смелость, стойкость, умелое использование маскировки и засад — с лихвой перекрывали нехватку боевой техники» [5] (с. 89).

Так что и здесь наступление врага захлебнулось в собственной крови. А потому быстрой победы не случилось. Да и блокада получилась не полной, как того требовалось для тотального истребления проживающих в этом городе людей. По «Дороге жизни»:

«…было вывезено свыше 1,6 миллиона тонн грузов, эвакуировано около 1,4 миллиона человек. Для подачи в город нефтепродуктов в начале лета 1942 года по дну Ладожского озера был проложен трубопровод, а осенью 1942 года проложен энергетический кабель» [7] (с. 122).

И все это было проделано отнюдь не зря. Ведь город не только успешно отбивался, но и изготавливал вооружения, которые как использовал сам, так и переправлял на Большую землю:

«…было отремонтировано и построено 2 тысячи танков, 1,5 тысячи самолетов, тысячи орудий, много боевых кораблей, изготовлено 225 тысяч автоматов, 12 тысяч минометов, около 10 миллионов снарядов и мин» [7] (с. 123).

Так что все жертвы ленинградцев, сильно в ту лютую пору пострадвших от голода и холода, были вовсе не напрасны. Для блокады Ленинграда немцами был задействован очень крупный воинский контингент, который теперь простаивал. Ведь город жил и сражался. Причем, кольцо блокады уже зимой 1943 г. было если не полностью ликвидировано, то очень значительно ослаблено в ходе проведения операции «Искра». 12 января 1943 года соединения 67-й армии, 2-й ударной и части сил 8-й армии Волховского фронта нанесли встречные удары между Шлиссельбургом и Синявином:

«18 января они пробили в порядках противника южнее Ладожского озера коридор шириной 8–11 км, через который в течение 17 суток были проложены железная и автомобильная дороги. Полностью задачи по восстановлению связи города со страной это не решило…» [7] (с. 123–124),

но жизнь окруженного города после этого была достаточно серьезно облегчена.

Так что здесь, на севере России, Германия так и не сумела выполнить своих планов по отсечению наших водных путей из Архангельска и Мурманска, а также из Сибири и Дальнего Востока.

А вот что сообщает Гальдер про оборону также окруженного города, но уже на юге страны — Одессы:

«Оборона Одессы носила характер сопротивления, без мысли отступления…» [8] (с. 95).

Далее отмечается:

«Румыны считают, что только в сентябре им удастся занять Одессу. Это слишком поздно. Без Одессы мы не сможем захватить Крым» [8] (с. 96).

И вот для чего он был немцам, по мнению Гальдера, столь необходим:

«Захват Крымского полуострова имеет первостепенное значение для обезпечения подвоза нефти из Румынии» [8] (с. 96).

Но время шло, а Одесса все не сдавалась:

«26 сентября Гальдер записал в своем дневнике: “Позавчера Антонеску принял решение просить у немцев помощи, т.к. румыны одни не смогут взять Одессу…”» [8] (с. 97).

«Противнику удалось занять Одессу только после того, как мы в ночь на 16 октября по решению Ставки ВГК оставили ее, нанеся огромный урон румынским войскам» [8] (с. 97).

Так что легкого похода по просторам России, как чуть ранее удалось немцам в "странной войне" на Западе, все не получалось: они несли просто колоссальные потери. В 42-м немецкие дивизии, ввиду нехватки живых немцев, уже приходилось пополнять поляками. А уже в 45-м в строю у немцев на Восточном фронте оставалось лишь 3,5 млн., из которых слишком небольшое число сотставляли те, которые воевали летом 41-го. И все потому, что они почти все полегли здесь у нас - на просторах России...

Барбаросса. Тотальное сопротивл. http://www.proza.ru/2017/02/07/1133

Начало см.:

http://www.proza.ru/2017/02/05/1495

http://www.proza.ru/2017/02/06/1113

http://www.proza.ru/2017/02/06/1772

http://www.proza.ru/2017/02/07/1084

Библиография

1. Стаднюк И. Война. Книга 3. Воениздат, 1980.

2. Гудериан Г. Воспоминания солдата. «Феникс». Ростов-на-Дону, 1998.

3. Маршал Г.К. Жуков Воспоминания и размышления. Том 1. Издательство агентства печати новости. М., 1978.

4. Бешанов В. Танковый погром 1941 года. Харвест. Минск, 2004.

5. Гарт Б.Л., Ширер У.Л., Кларк А., Карел П., Крейг У., Орджилл Д., Стеттиниус Э., Джюкс Д., Питт Б. От «Барбароссы» до «Терминала». Взгляд с Запада. Политическая литература. М., 1988.

6. Исаев А. Георгий Жуков. Последний довод короля. «Яуза». «ЭКСМО». М., 2006.

7. Лубченков Ю.Н. 100 великих сражений второй мировой. «Вече». М., 2008.