За двугривенный вам спасибо!

В отчаянии оглядываясь по сторонам, дама приметила мужичка, неторопливо шедшего в сторону поезда. Мужичок был благообразной внешности, но явно из простых – сапоги, косоворотка с поясом…

– Голубчик! – закричала ему вслед дама. – Да-да, ты! Ты мне вещи к вагону не перетащишь? Уж поезд скоро тронется, а носильщиков нет ни одного! Помоги, голубчик, миленький, не откажи! – зачастила она, видя, что мужичок остановился. – Я тебе заплачу, не думай, не обижу!

Мужичок посмотрел на гору вещей, вздохнул и согласился. Быстро перетаскал все к поезду, занес в вагон, да еще и помог даме разместиться. Дама, довольная и успокоившаяся, его поблагодарила, одарила благосклонной улыбкой и сунула двадцать копеек. Мужичок двугривенный с поклоном взял и отправился в другой вагон, пониже классом.

Миновал целый год, ни разу за который дама, разумеется, про мужичка и не вспомнила. И вот довелось ей попасть на благотворительное собрание в каком-то московском институте. Сидит она, скучает, слушает выступления. А выступают все влиятельные лица – и профессора институтские, и попечители, и господа из общественного совета. Наконец, председатель объявил, что теперь перед уважаемым собранием будет говорить речь сам Лев Николаевич Толстой. Дама, никогда прежде графа-писателя не видавшая, с любопытством уставилась на дверь – и видит: заходит в аудиторию очень знакомый ей человек! Пока он поднимался на кафедру, она его узнала и буквально обомлела! Тот самый мужичок, что подносил ей к вагону чемоданы, стоит перед благородным собранием и говорит по-французски!

В перерыве дама, страшно волнуясь, подошла ко Льву Николаевичу и, то краснея, то бледнея, принялась извиняться:

– Граф, вы меня помните? Бога ради, извините! Я ведь вас тогда так оскорбила!

– Что вы, голубушка? – удивился Толстой. – Как вы могли меня оскорбить? Когда?..

– Но ведь это вы мне на вокзале помогли с вещами… Мне, право, так неудобно, Лев Николаевич!

Тут Толстой ее узнал и улыбнулся:

– Успокойтесь, прошу вас! Что же такого страшного произошло – вовсе ничего, уверяю. Или вы полагаете, что графу зазорно милой даме вещи поднести? Но я ведь честно тогда заработал, а вы мне честно заплатили. Правда, носильщикам на вокзале вы бы больше дали – вещей-то много было, но и за двугривенный вам спасибо, голубушка!